Вера Августовна Лотар-Шевченко была выдающейся пианисткой французского происхождения, которая волею судеб долгое время жила в СССР, где и окончила свой жизненный путь. Её трагической судьбе посвящены множество публикаций в СМИ, о ней сняты художественный и документальные фильмы, её именем назван международный конкурс молодых пианистов в Новосибирске, где она провела последние годы жизни. Со временем её многотрудная жизнь обросла легендами, и некоторые факты её биографии в разных источниках трактуются по-разному. Жизнеописание этой выдающейся женщины ждёт своего скрупулёзного исследователя, имеющего доступ к архивным документам.
Впервые о Вере Лотар-Шевченко написал известный педагог и журналист Симон Соловейчик. Статья называлась ”Пианистка” и была опубликована 19 декабря 1965 года в “Комсомольской правде”. История, описанная в этом материале, прозвучала сенсационно и сделала имя исполнительницы известным в стране. Позже появились другие публикации, а в 1989 году был снят художественный фильм “Руфь”, где блистательная Анни Жирардо создала образ этой талантливой женщины с трудной судьбой.
В детстве мне посчастливилось короткое время общаться с Верой Августовной и даже получить у неё несколько уроков игры на фортепиано. Это было в начале 50-х годов. Мы жили тогда на Вые, одном из окраинных районов Нижнего Тагила, в “сорокашке”, как все называли тогда этот почти единственный благоустроенный дом в округе, где жили инженерно-технические работники Высокогорского рудника.
Однажды по дому пронёсся слух, что в городе появилась какая-то необыкновенная учительница музыки. Многие матери семейств поспешили заполучить её для обучения своих чад. Наша соседка пригласила эту учительницу для подготовки дочери к поступлению в консерваторию. В нашей семье пианино не было, но мама, поддавшись общему ажиотажу, тоже захотела обучать меня музыке. Она договорилась с соседкой, и вскоре меня привели в большую гостиную, где стоял огромный чёрный инструмент с латунными подсвечниками по бокам. Учительница вошла в комнату, тяжело передвигая отёкшими ногами. Это была пожилая полноватая женщина с “нездешним” лицом. Она говорила по-русски с чудовищным акцентом, я с трудом понимала её речь.
Учительница поставила на пюпитр ноты “Школы Бейера”, и предложила разбирать эти, может быть и полезные, но невообразимо скучные пассажи. Преподавательница строго следила за правильной постановкой рук. У меня это плохо получалось, и она часто покрикивала: “Круглый!”.
Хотя мне было всего 6 лет, я почувствовала, что занятия эти учительницу тяготят, и лишь жестокая необходимость заставляет тратить время на таких бестолковых учениц. Она смотрела на меня, но словно бы не видела, думая о чём-то другом, не ведомом моему пониманию. Другие авторы воспоминаний о ней тоже отмечали, что учить музыке она не любила. Её стихией была собственная игра, которой она предавалась без остатка. Несмотря на короткое время общения, я запомнила эту необыкновенную женщину на всю жизнь.
Через много лет, уже в начале 70-х, я познакомилась с хорошей портнихой, муж которой работал завучем в музыкальной школе. Она хорошо знала и, по-видимому, обшивала музыкальную и театральную элиту нашего города. Однажды я рассказала ей про странную учительницу музыки, так поразившую меня когда-то. “Это была Лотар-Шевченко! Я была хорошо с ней знакома и даже шила для неё”, — воскликнула моя новая знакомая и поведала мне её скорбную историю. Из этого рассказа и публикаций, прочитанных позже, я узнала о необыкновенной судьбе Веры Августовны.
Местом рождения Веры Лотар обычно указывают Турин, что на севере Италии, но некоторые авторы называют Ниццу. (1) Год рождения тоже не подтверждён документально — от 1899 до 1906. В Википедии, свободной энциклопедии Интернета, написано, что Вера Лотар родилась 10 марта 1901 года. (2) Полное имя девочки было Вера-Аделаида-Кармен. Её отец, родом из Лотарингии, вскоре получил место профессора Сорбонны, и семья переехала в Париж. Мать, испанка из аристократической семьи, была прекрасной пианисткой. Кроме парижской квартиры, семья владела виллой на Лазурном берегу, где маленькая Вера подолгу жила с бонной — англичанкой.
Огюст Лотар часто брал дочь в научные экспедиции. Ещё ребёнком она побывала и в Азии, и в Африке, и в Австралии. У девочки рано обнаружили большое музыкальное дарование, и в 12 лет она уже солировала с оркестром, которым дирижировал сам Артуро Тосканини. Она с блеском окончила Парижскую консерваторию, где училась у Альфреда Корто, и после стажировки в Вене объездила с гастролями все крупные города Европы и Америки. Играла и в Букингемском дворце перед королевским семейством. Везде встречала восторженный приём.
В 30-х годах Вера Лотар вышла замуж за инженера-акустика Владимира Яковлевича Шевченко, которого за созданные им прекрасные скрипки называли ”русским Страдивари”. По одним данным он был сотрудником советского торгпредства, по другим – сыном эмигрантов первой волны, мечтавшим вернуться в Россию. В семье было трое детей: двое сыновей от первого брака мужа и один их общий ребёнок.
В конце 30-х годов Владимир Яковлевич добился разрешения въезда в СССР, и счастливая молодая семья переезжает в Ленинград, где уже свирепствовали репрессии. Мужа вскоре арестовали ”за шпионаж”, а убитая горем жена явилась в «органы” и после долгих объяснений с доблестным чекистам заявила, стукнув кулаком по столу, что если такого прекрасного и честного человека, каким является её муж, обвиняют в преступлениях против власти, то пусть арестуют и её. Тут же были вызваны конвоиры.
Её отправили в огромный Тавдинский лагерь, где в ужасающих условиях вместе с уголовниками отбывали срок артисты, музыканты и другие представители интеллигенции. Она не любила вспоминать то страшное время. За эти годы её муж сгинул в лагерях, а двое детей погибли в блокадном Ленинграде. Она же превратилась из красивой цветущей женщины в больную старуху, сохранившую, однако, свой неукротимый характер и творческую одержимость.
Во многих публикациях о Вере Лотар-Шевченко описывается, как она вырезала на нарах ножом клавиатуру фортепиано и в редкие свободные от каторжного труда часы “играла” свои любимые произведения Баха, Бетховена, Шопена, Дебюсси. Измученным нечеловеческими условиями соседкам по лагерному бараку казалось, что они слышат эту бессмертную музыку, так вдохновенно было лицо исполнительницы, и так выразительны её натруженные руки. В одной из передач радио Свобода журналист Юрий Данилин, близко знавший Веру Августовну в новосибирский период её жизни, рассказал, что ему удалось найти этот легендарный ”рояль на нарах”. (3)
В январе 1950 закончился лагерный срок, и вскоре Вера Августовна в видавшем виды ватнике, юбке из мешковины и в стоптанных валенках приехала в Нижний Тагил, где ей предписано было жить. Она шла по городу и на ломаном русском просила испуганных прохожих указать дорогу к музыкальной школе.
Я помню это старинное одноэтажное, давно снесённое здание музыкальной школы N 1 с маленьким уютным залом. Сюда пришла Вера Августовна, надеясь, что ей разрешат поиграть на фортепиано после стольких лет отлучения от любимого искусства. Помню я и многолетнего директора этой школы Марию Николаевну Машкову. Эта интеллигентная добрая женщина приветила опальную пианистку. На свой страх и риск она устроила её на полставки иллюстратором музыки, поскольку преподавать официально вчерашней “зэчке” никто бы не позволил. Мария Николаевна на первых порах помогла ей с жильём и одеждой.
Заработок иллюстратора был ничтожен, и чтобы выжить, Вера Августовна стала давать частные уроки музыки. Среди её учеников в Нижнем Тагиле были дети семейств Мировских, Римша, Николаевых, Покровских, Фискиндов, Гуськовых, Угодниковых. Некоторые из них впоследствии написали о Вере Августовне тёплые воспоминания.
Приведу отрывки из статьи “За роялем Лотар-Шевченко” инженера Э.Ю. Фискинда, сын которого несколько лет учился у неё.
“Кто-то из новых знакомых посоветовал Вере Августовне обратиться в драматический театр. Она туда пришла, села за инструмент, сыграла и… победила: ее приняли концертмейстером. Более того, предоставили небольшую изолированную комнату в квартире, где жила семья артиста….
Готовых клавиров к спектаклям Вера Августовна не имела и своих записей музыки не вела: ей было недосуг писать ноты. Все строилось на импровизации…
Когда мы договаривались об уроках, Вера Августовна задала только один вопрос: «Ваш сын способный?». Она не признавала длительного разучивания гамм. Месяца через два после начала занятий она сделала серьезное замечание своему ученику:
— Как тебе не стыдно. Такой большой, уже тринадцать лет, и ты плохо играешь сонату Бетховена, а он написал ее, когда ему было восемь!
… После уроков Вера Августовна частенько у нас задерживалась, много играла в свое удовольствие. Ее манера напоминала мне игру Эмиля Гилельса — мощный аккордный удар. Взгляд пианистки устремлялся в бесконечность. Только ей ведомо было, куда уносилась она мыслями в эти минуты. Сидящие вокруг как бы переставали существовать для нее. Не дай Бог, если в это время звонил телефон, и приходилось брать трубку. Она возвращалась к реальности и больше играть не могла.
Вера Августовна иногда теряла контроль над временем, и тогда при ее рассеянности возникали курьезные ситуации. Как-то однажды от нас она должна была отправиться на концерт во Дворец культуры металлургов. Времени оставалось в обрез. Не успели мы оглянуться, как Вера Августовна, забыв свои туфли и надев боты нашего сына, умчалась на концерт…“ (4)
Интересно, что одновременно с Верой Августовной, в Нижне-Тагильском драмтеатре работал Владимир Мотыль, будущий режиссёр бессмертного шедевра “Белое солнце пустыни”. Говорят, что образ прелестной Полины Геббль-Анненковой из другого его нашумевшего фильма “Звезда пленительного счастья”, был во многом навеян судьбой и характером Веры Лотар-Шевченко.
Любимыми ученицами Веры Августовны в Нижнем Тагиле были сёстры Геля и Таня Гуськовы. Ангелина Константиновна стала известным в стране врачом-радиологом, руководителем московской клиники. Татьяна Константиновна, впоследствии почётный гражданин Нижнего Тагила, краевед и историк, профессор Педагогической академии НТГСПА написала о своей незабвенной учительнице статью ”Её слушал Ромен Роллан”, опубликованную в газете ”Тагильский рабочий” за 10 марта 2007 года.
В очерке ”Странная француженка” журналистка газеты ”Тагильский рабочий” Н.Дузенко тоже пишет о тесном общении Веры Августовны с семьёй Гуськовых: “…Старинное немецкое пианино с подсвечниками. Она очень любила этот инструмент, уют и гостеприимство этой квартиры. Собранная здесь библиотека французских книг подарила редкую возможность читать на родном языке.
— Скажите, а каким она была педагогом? Наверное, очень строгим? — спрашиваю у хозяйки, преподавателя кафедры истории педагогического института Татьяны Константиновны Гуськовой, которой посчастливилось быть ученицей Лотар-Шевченко.
— Вера Августовна всегда давала очень трудные вещи. Терпеливо слушала. А потом подходила к инструменту со словами: «Нужно играть вот так», — и исполняла произведение — одно, другое, третье. Так урок превращался в концерт, и все, кто был рядом, бросали дела и, затаив дыхание, слушали…
Она жила в каком-то своем особом мире, была абсолютно беззащитна и непрактична в делах житейских, бытовых. Казалось, что ей безразлично, как она питается, во что одета. Музыка заполняла ее всю без остатка, была смыслом существования, жизнью и счастьем. Это видно даже из письма, которое бережно хранит Татьяна Константиновна. Почти все, от начала и до конца, оно о музыке: «Ездила на гастроли с оркестром в Архангельск, Мурманск и т.д. Сейчас очень много работаю и готовлю концерт к юбилею Шопена. Буду играть 24 этюда и четыре баллады. Концерт разрешили дать после прослушивания в Москве, комиссия дала мне блестящие отзывы. Как странно и противоположно это мнение тому, что было в Свердловске…».
— До тех пор, пока я не услышала в ее исполнении Шопена, считала его музыку утонченно-изысканной, несколько салонной, — вспоминает Т.К. Гуськова. — Наполненные бурным темпераментом произведения в ее исполнении звучали и воспринимались совсем по-новому. Не только в музыке, но и в характере Веры Августовны наблюдалась некая порывистость, горячность — вероятно, эти качества она унаследовала от матери — испанки знатного рода”. (5)
Несмотря на добрые отношения тагильчан к Вере Августовне, выдающейся пианистке мучительно не хватало концертной деятельности. После смерти Сталина, когда ослаб гнёт репрессивной машины, она добилась реабилитации и разрешения жить в областных центрах. Она переехала в Свердловск в надежде устроиться солисткой филармонии. Об этом непростом этапе жизни исполнительницы говориться в очерке Нинель Пляцковской ”Вспомнился Нижний Тагил”, опубликованной в журнале “Балтийские сезоны”, и в книге Зеры Германовны Мышкиной ”Люблю гармонию”, где Вере Августовне посвящена глава ”Французский феномен”.
В Свердловске Вера Августовна сняла комнату у вдовы профессора Соколова Анны Георгиевны в одном из коттеджей, окружённых яблоневым садом. Ещё недавно эти дома можно было увидеть в районе цирка. Там было уютно, но холодно. Вера Августовна отчаянно мёрзла, согревая свои и без того застуженные в лагере руки в старенькой меховой муфте. На прослушивании перед поступлением в филармонию она играла прелюдии и фуги из I тома ”Хорошо темперированного клавира” Иоганна Себастьяна Баха. Высокая комиссия была поражена неженской мощью её исполнительской манеры.
Вот отрывки из статьи Нинель Пляцковской: “На первые, свободные от хлеба насущного деньги, она взяла напрокат кабинетный рояль, а при следующей возможности сшила себе черное концертное платье, явно для филармонических стен, хотя до них еще было далеко… Хорошо помню ее первый концерт в Свердловской филармонии. В этот вечер несколько близких людей были рядом с ней. Перед началом концерта в комнату, где она готовилась, заглянула ведущая, посмотреть, как выглядит Вера Августовна. Это был слегка интеллигентный контроль. Она одобрительно кивнула на то самое черное платье, сшитое довольно загодя. На что после ее ухода Вера Августовна сказала: “Она думает, что я из Тагила, она забыла, что я из Парижа”. Фраза звучит вроде вызывающе, но В.А. произнесла ее вполне умеренным тоном, как нечто само собой разумеющееся. Для нее это был непреложный факт жизни. Не более. Но и не менее” (6)
Я почти уверена, что это знаменитое платье, в котором Вера Августовна не раз выступала, было сшито у той тагильской портнихи, которая когда- то рассказала мне о судьбе пианистки.
Приведу цитату из статьи ”Французский феномен” музыковеда и писательницы Зеры Германовны Мышкиной: ”В концертах Лотар-Шевченко играла преимущественно произведения зарубежных классиков: «Карнавал» Шумана, сочинения Листа и, конечно, французских импрессионистов. Я слышала ее интерпретацию пьес Дебюсси «Колокола сквозь листву», «То, что видел западный ветер», «Девушка с волосами цвета льна». Пианизм Лотар-Шевченко отличался от нашего напевного русского какой-то мужественной сухостью, в нем не было обычной импрессионистской тонкости, акварельности красок, хрупкого мира изменчивых впечатлений, видимо, её пальцы утратили былую мягкость и гибкость. Некоторым музыкантам казалось, что она играет не так, как принято, не одобряли ее трактовку, иной раз даже обвиняли в дилетантстве…” (7)
И снова цитата из статьи Нинель Пляцковской: ”Надо было преодолеть массу предубеждений, музыкальных и внемузыкальных. Для одних, власть имущих, она была недавним политзеком, для других, в частности, преподавателей Свердловской консерватории (они должны были дать свое «добро» на ее право работать в филармонии) творческим чужаком. Она говорила, что ее все время обвиняли не в той «трафтовке» Листа или Шопена, и просила объяснить смысл этого не вполне понятного ей слова”. (6)
Из-за этой непривычной для русского уха ”трафтовки” Вере Августовне редко разрешали сольные концерты. Она вынуждена была “колесить” по маленьким городам и сёлам области в составе бригад для сборных концертов и музыкально-просветительских лекториев. Пожилой женщине это было тяжело, да и не соответствовало масштабам её дарования.
В пору пребывания Веры Августовны в Свердловске произошло событие, во многом скрасившее боль невосполнимых потерь — неожиданно нашёлся пасынок, старший сын её любимого погибшего мужа. Вот как описывает это событие Нинель Пляцковская: ”…Из конверта выпала фотография молодого мужчины. Всмотревшись в нее, В. А. буквально захлебнулась от волнения. … Письмо было от старшего сына В. Я. Шевченко. Став взрослым, он сильнейшим образом походил на своего отца, что и привело ее в первый момент в полное смятение. Теперь он носил фамилию Ярового, на которую по родственным связям имел право. И вот Денис Яровой писал, что ему, как старшему и знавшему языки, с началом войны удалось добровольно уйти в действующую армию, младшие же братья, увы, действительно погибли во время блокады. Письмо-исповедь начиналось с момента, когда их разлучили. Денис тоже был потрясен новостью, которую узнал. Ведь и он считал ее погибшей…
О себе он писал, что решил продолжить дело отца и тоже стал мастером-акустиком, создателем смычковых инструментов (забегая вперед, скажу, что, спустя время, он получил серьезное признание в своей области, дважды был победителем крупных международных конкурсов) ”. (6)
До конца жизни Вера Августовна сохранила тёплые родственные отношения с вновь обретённым пасынком, которого она ласково звала Денисико. К сожалению, творческая жизнь пианистки в Свердловске складывалась не так, как её хотелось. Не найдя понимания у свердловской музыкальной элиты, Вера Августовна переезжает в Барнаул, но и там мало кто осознал, какого уровня пианистка работает в местной филармонии. И только случайная встреча в конце 1965 года со столичным журналистом Симоном Соловейчиком изменила к лучшему её судьбу. После нашумевшей статьи ”Пианистка” Веру Августовну пригласили в Академгородок под Новосибирском.
В последние 16 лет жизни к Вере Августовне, наконец, пришло всесоюзное признание. Она успешно гастролировала в крупнейших центрах страны, посетив Одессу, Москву, Киев, Владивосток и любимый ею Ленинград. Уже никто не обвинял её в неправильной трактовке Шопена, Дебюсси и Равеля. У неё было своё видение мира и свой взгляд на исполнение бессмертных музыкальных шедевров.
В Новосибирске Вера Августовна общалась в среде высокоинтеллигентных людей, многие из которых знали родной ей французский язык. Её любили студенты и учащиеся знаменитой ФМШ – физико-математической школы для одарённых детей. Говорят, что часто дверь её квартиры была приоткрыта – она играла, а молодые люди сидели на ступенях лестницы и заворожено слушали.
Умерла Вера Августовна 10 декабря 1982 года. Её похоронили на Южном кладбище Академгородка. На скромном могильном камне высечены её слова: ”Жизнь, в которой есть Бах, благословенна”.
Почему она не вернулась во Францию, когда появилась такая возможность? В многочисленных публикациях пишут, что на такие вопросы она обычно отвечала: “Это было бы предательством памяти русских женщин, помогавшим мне выжить в адских условиях заключения”. В других статьях приводится иной её ответ: “Зачем возвращаться, мне и здесь хорошо”.
Мне кажется, ни первый, ни второй ответы не отражают истинных причин столь упорного её отказа покинуть СССР. Разве русские женщины-мученицы, разделившие с Верой Августовной страшные годы неволи, не поняли бы её стремление вернуться домой? И так ли уж ей было хорошо в нашей стране, даже когда она получила возможность концертировать в крупных городах? Сравнима ли эта её известность с той, какую она имела бы, с комфортом живя во Франции и разъезжая с гастролями по всему миру?
В разговоре с Симоном Соловейчиком Вера Августовна так объяснила нежелание вернуться в Париж: “В жизни никогда нельзя возвращаться назад”. И это было сказано ещё в Барнауле, когда она выступала в полупустых холодных клубах провинциальных городов, часто не встречая понимания, жила в крошечной квартирке, где измученные нескончаемыми мощными аккордами соседи постоянно стучали в стену, прося хотя бы немного тишины. Она очень страдала от холода долгих снежных зим.
В 2012 году международный конкурс пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко организаторы планируют провести в Екатеринбурге.
Июль 2010 г., Екатеринбург.
Сноски:
1. Прошлое и настоящее. Блог пользователя mikat75, http://mikat75.livejournal.com/
2. Википедия. Свободная энциклопедия. http://ru.wikipedia.org/wiki
3. Архив передач радио Свобода
http://archive.svoboda.org/programs/otb/2006/OBT.010506.asp
4. Э.Ю. Фискинд. За роялем Лотар-Шевченко. “Тагильский краевед”, альманах, Нижний Тагил, 1992 год, 128 с. ил.;
5. Н.Дузенко. Странная француженка. Газета Тагильский рабочий. 02.04.1991 г.
6. Нинель Пляцковская. “Вспомнился Нижний Тагил”, журнал “Балтийские сезоны” N 18, 2008 год, стр. 120-124;
7. З.Г. Мышкина. “Люблю гармонию: Свердловская филармония – XX век. Воспоминания очевидца”. Издательство газеты Штерн, 2000 год, Екатеринбург. 492 с.
При написании этой статьи были использованы следующие материалы:
Т.К. Гуськова. Её слушал Ромен Роллан. Газета Тагильский рабочий. 10.03.2007 г.;
А.Дерябина. “Русская любовь к французской пианистке”, ”Новая Сибирь”, N 048, 02.12.2005,
а так же материалы Интернет-сайтов:
http://sscadm.nsu.ru/ssc/lotar_shevch.htm
http://2006.novayagazeta.ru/nomer/2006/91n/n91n-s31.shtml
http://gladkeeh.livejournal.com/77781.html?thread=87509
Оставить комментарий
Please log in to leave a comment